3 февраля 1943 года я был у себя на квартире арестован украинскими полицейскими и доставлен в гестапо, которое помещалось на ул. Короленко, 33, где содержался в камере № 17, которая специально предназначалась только для лиц еврейской национальности. Меня обвиняли в принадлежности к партизанам. В гестапо меня уже не допрашивали, т.к. перед этим неоднократно допрашивали в полиции на ул. Короленко, 15, куда я был первоначально доставлен.
В гестапо я находился до 17 февраля 1943 года, а затем вместе с другими заключенными на машине-душегубке, в которой находилось 50 человек, под охраной был доставлен в концлагерь гестапо на Сырце, начальником которого являлся фон Радомский, носивший гестаповскую форму. Кто он по национальности, я не знаю, но русским не владел, возможно, он был немцем, хотя фамилия не немецкая. Его заместителем был Ридер, по национальности немец, также ходил в гестаповской форме.
Помню еще одного немца — ротфюрера по кличке Рыжий.
Переводчиком являлся некий Иван Рейн, который постоянно сопровождал Радомского.
Вот, в основном, эти лица, возглавляли немецкую администрацию лагеря, а бригадиры и сотники назначались немецкой администрацией из числа заключенных.
Непосильный труд, скудное питание, ежедневные издевательства приводили к тому, что заключенные не выдерживали и 2-х месяцев и умирали. Помимо того, имели место и массовые расстрелы, и единичные за малейшее неповиновение.
В этом лагере содержалось до двух с половиной тысяч заключенных, а сколько погибло, я сказать не могу.
Трупы дворовая команда закапывала в яме, которая находилась на этом же дворе недалеко от нашей землянки.
Расстрелами занимались полицейские по указанию Радомского.
Хорошо помню, что якобы за покушение на командира гестапо в нашем лагере был произведен массовый расстрел. Это случилось примерно в июле —августе 1943 года. Из выездной сотни каждого третьего положили лицом вниз и Радомский вместе с полицейским стреляли им в затылок в присутствии всех заключенных, или, как говорили, перед строем. xxx
В этот раз были расстреляны футболисты Трусевич и Клименко. Трусевич перед смертью крикнул: «Да здравствует Советский Союз и советский спорт!», тогда Радомский подскочил к нему и разрядил целую обойму из своего пистолета. Так погиб Трусевич, свидетелем чего я был лично. Наиболее зверски с заключенными обращались Радомский и Рыжий, для которых ничего не составляло убить человека. Радомский, как правило, не покидал территорию лагеря, если не расстреляет трех заключенных. Не менее жестокими являлись Иван Мороз, Костя Бранцев, Подлесный и ряд других из числа бригадиров и сотников. Для них застрелить заключенного — сущий пустяк, и они это часто практиковали. Старшим над бригадирами и сотниками был чех Антон Прокопа, который отличался особой жестокостью, подвергая заключенных изощренным истязаниям и избиениям, а также давал полицейским команды на расстрел лагерников.
Злодеяний было так много, что поведать обо всех просто невозможно. Достаточно сказать, что если заключенный падал от истощения или усталости, то его добивали, не давая ему возможности подняться. В «больницу» старались не попадать, так как оттуда уже никто не возвращался.
Везде в этом лагере царила смерть, поэтому заключенные между собой прозвали его «лагерем смерти». Я находился здесь до 18 августа 1943 года, а затем в числе сотни, куда входили евреи, не регистрированные коммунисты и партизаны, был направлен в Бабий Яр, где нас поместили в какую-то яму, которая усиленно охранялась исключительно офицерами из войск «СС». Затем один из офицеров на ломанном русском языке предложил выйти двум слесарям, затем еще 5 человекам, после чего каждые 10 минут вызывали по 5 человек, но никто из них не возвращался. С 3-й или 4-й пятеркой вызвали и меня, и я увидел, что заключенным надевали на ноги цепи (кандалы).
Когда все были закованы, нам раздали лопаты и заставили рыть котлован. Работали дотемна, после нас загнали в заранее подготовленную землянку. В течение 3-х суток мы копали яму, пока не докопались, как нам думалось, до твердого грунта, но это оказались трупы. С еврейского кладбища принесли надгробные плиты и железные ограды, а затем, спланировав площадку 10x10 м и обложив ее в шахматном порядке плитами и оградами таким образом, чтобы получилось поддувало, рядами укладывали дрова и трупы и обливали их нефтью.
В такую печь помещали 2 — 2,5 тысячи трупов и поджигали одновременно с 4-х сторон. Вначале огромными клубами валил дым, а затем горело ровно, а снизу из-под поддувала текла черная густая масса, которая собиралась в специально приспособленной яме, а затем закапывалась. Уцелевшие кости заставляли размалывать и просеивать через решетку, а порошок рассыпали по близлежащим огородам. Меня с заключенным Рапопортом (погиб) заставляли проверять трупы перед сжиганием на предмет извлечения золота и других драгоценных вещей. Постепенно нашу команду стали увеличивать и довели до 320 человек в двух землянках. Мы находились вместе до 28 сентября 1943 года, то есть до побега. За это время я стал свидетелем сжигания примерно 125 тысяч трупов. Пытаясь спастись из этого ада, закюченные решили бежать в ночь с 28 на 29 сентября 1943 г. Организатором этой акции был Федор Ершов. В результате я и еще 15 человек спаслись, из коих в живых сейчас 9 — Давыдов, Будник, Кукля, Берлянд, Островский, Капер, Стеюк, Иовенко и я. Они также могут рассказать о тех злодеяниях, которые творили немецкие оккупанты в Киеве во время Отечественной войны. Руководил работой по сжиганию трупов немец по фамилии Топайде, которого заключенные называли «инженером». Он разработал специальные крючки для вытаскивания трупов, делал схемы постройки печей, о которых я рассказывал ранее.
Больше кого-либо из лиц, причастных к уничтожению трупов в Бабьем Яре, я не знаю.